Литература. К. Арсеньев, «Предание суду» (1870); К. Анциферов, «Закон и практика предания суду и отмены определений обвинительной камеры» («Юридич. Вестник», 1878, № 1 и 2); Я. Городынский, «О дополнении оконченных предварительных следствий» («Журнал Гр. и Угол. Права», 1885, № 4); С. Хрулев, «Суды и судебные палаты как обвинительные камеры» («Юридич. Вестник», 1885, № 3); А. Лонгинов, «Об обвинительных камерах» («Журнал Гр. и Уг. Права», 1881,. № 3); И. Мещанинов, «Предание суду в настоящее время и возможная постановка его в будущем» («Журнал СПб. Юридич. Общ.», 1895, № 3).

Л. С. Лыкошин.

Предлог

Предлог (грамм.) — неизменяемая частица, служащая для более точного определения значения глагола или падежа. Первоначальное вещественное значение П. утрачено, но сохранились несомненные следы их прежнего склонения; напр. греч. en, eni"в, на" (местн. пад.), критское enV, атт. eV, eiV (с вин. пад.) «в, на»; peri (местн. пад.), parai(дат. пад.), para (instrum.),paroV(род. пад.), русск. вне (ц.-сл. въне — местн. пад.), вон (наречие, ц.-сл. вънъ — винит, пад.). Первоначально (как видно из санскр. языка, где очень мало П., соединяющихся с падежами) П. употреблялись только для более точного определения значения глагола (в смысле наречия). Отсюда развились две позднейшие их функции. С одной стороны, П. мог примкнуть к. глаголу; таким образом образовались глаголы, сложные с П. С другой стороны, П. мог примкнуть к падежу: отсюда образовались П, требующие, как мы обыкновенно говорим, определенного падежа. Что в действительности П. не может управлять падежом, видно уже из того, что один и тот же П. может соединяться с различными падежами, и в зависимости от этого меняется и самое значение П. Кроме того, в древнейшее время падеж без П. мог обозначать тоже самое, что позднее стало обозначаться падежом с П. Так, напр., в русском языке местный падеж, который первоначально мог употребляться самостоятельно (напр. Кыеве «в Киеве»), потом стал употребляться только с предлогами, отчего и получил название предложного падежа. Остатки первоначального состояния П. сохранились в гомеровском языке, в явлении так наз. тмезиса (рассечения), которое состоит в том, что П., относящийся к глаголу, может быть отделен от него даже несколькими словами. С точки зрения позднейшего языка это явление представлялось как бы рассечением сложного глагола на две составные части; на самом же деле в гомеровское время процесс сложения П. с глаголом еще не закончился. Напр. exarc dhtoi epeita Jeoi jrenaV vlesan autoi (Илиада VII, 360) — «стало быть сами боги погубили (exvlesan) твой разум». Здесь П., несомненно, примыкает к глаголу. Но в предложении: xanJaV d'ek kejalhV oleae tricaV(Од. XIII, 431) — «(Афина) погубила (его) русые волосы на голове» — П. ec примыкал к существительному. В аттическом наречии мы уже не встречаем простого глагола ollumi, а только с П. — exollumi, apollumi, «гублю». Современный немецкий язык знает то же явление: он отделяет некоторые ударяемые П. от глаголов в главном предложении. Явление это объясняется тем, что здесь П. еще не утерял своей самостоятельной силы в сложении с глаголом. Позднее, когда П. уже слились с глаголами в отдельные слова, П. в таких сочетаниях начал повторяться и при зависящем от глагола существительном. Соединяясь с глаголом, П. изменяет его значение; сложный глагол может соединяться с таким падежом, с которым простой глагол не соединяется. Иногда значение глагола даже совершенно затемняется значением П. Так напр., санскр. yuj-, «соединять», может быть усилено еще П. sam— (sam-yuj «соединять вместе»); точно так же и глагол bhid-"разделять", может быть усилен П. vi— (vibhid «разделять врозь»). Но затем появились глаголы sam-bhid-, «соединять», и vi-yuj-, «разделять», заменившие собою прежние простые глаголы. Образования эти подобны русскому глаголу «разъединять», который, очевидно, образовался тем же путем, под влиянием «соединять». В славянских языках П. в сложении с глаголами придают глаголу значение совершенного вида; напр. делать — сделать, мереть — умереть. То же явление свойственно и другим языкам, только в меньшей степени; напр. лат. facere «делать», соnficere — «совершать, оканчивать» и т. п. См. В. Delbruck, «Vergl. Synt. d. idg. Spr.» (I, 643 — 774; 146 — 170).

Д. К.

Предопpeделeние

Предопpeделeние (praedeterminatio) — один из труднейших пунктов религиозной философии, связанный с вопросом о божественных свойствах, о природе и происхождении зла и об отношении благодати к свободе. Существа нравственносвободные могут сознательно предпочитать зло добру; и действительно, упорное и нераскаянное пребывание многих во зле есть несомненный факт. Но так как все существующее, с точки зрения монотеистической религии, окончательным образом зависит от всемогущей воли всеведущего Божества, то значит упорство во зле и происходящая отсюда гибель этих существ есть произведение той же божественной воли, предопределяющей одних к добру и спасению, других — ко злу и гибели. Это заключение не представляет особенной трудности для такой религии, которая — как (позднейший) ислам — видит в Божестве исключительно или по крайней мере преимущественно беспредельную силу или абсолютный произвол, требующий только безотчетной покорности; но так как в христианской идее Божества выдвигается на первое место сторона внутренней разумности или смысла (Логос) и любви, то П. ко злу со стороны Божества оказывается здесь немыслимым. Некоторые отдельно взятые места у ап. Павла (Римл. IX. 11 след.) как будто выражают такой взгляд; но в контексте эти выражения допускают другое толкование, которого и держались все христианские писатели до начала V в., когда идея абсолютного П. впервые появляется у блаж. Августина как реакция против пелагианства, дававшего человеческой свободе такое широкое значение, при котором не оставалось места не только действию, но и предвидению со стороны Божества. Сам Августин сопровождал, впрочем, свое учение о П. различными смягчительными оговорками; но после его смерти вопрос обострился вследствие возникшего в монастырях южной Галлии спора о пределах человеческой свободы между ревностными учениками Августина и некоторыми последователями восточного аскетизма, которые, с добрым намерением отстаивая значение нравственной свободы, неосторожно признавали за нею первый шаг в деле спасения. Видя в этом принципиальную уступку пелагианству, ученики Августина с большею резкостью и определенностью, чем он сам, стали выдвигать характерные пункты его учения, между прочим и абсолютное П. Для разрешения этих споров было точнее определено на нескольких поместных соборах православное учение, сущность которого сводится к следующему: Бог хочет всем спастись, а потому абсолютного П. или П. к нравственному злу не существует: но истинное и окончательное спасение не может быть насильственным и внешним. а потому действие благости и премудрости Божией для спасения человека употребляет с этой целью все средства, за исключением тех, которыми упразднялась бы нравственная свобода; следовательно, разумные существа, сознательно отвергающие всякую помощь благодати для своего спасения, не могут быть спасены и по всеведению Божию предопределены к исключению из царства Божия или к погибели. П. относится, след., лишь к необходимым последствиям зла, а не к самому злу, которое есть лишь сопротивление свободной воли действию спасающей благодати. Вопрос решен, таким образом, догматически, философское же его разъяснение доселе составляет одну из важнейших задач христианской мысли и пока еще не привело к положительным результатам. Впрочем, и на богословской почве вопрос был поднимаем снова, в особенности в IX в., немецким монахом Готшальком, и в XVI в., швейцарским реформатором Кальвином, который без всяких смягчений возобновил теорию абсолютного П. (ко злу). К тому же тяготели и янсенисты, примыкавшие к Августину через Фому Аквинского, тогда как их противники, Иезуиты, подвергались упреку в семи-пелагианстве.